Поздравляем Элояна Сергея Нориковича

Научно — техническая библиотека ИРНИТУ поздравляет Элояна Сергея Нориковича с юбилеем!

Художник, график, заслуженный художник России. Преподает на кафедре архитектурного проектирования – профессор.
Окончил Иркутское училище искусств в 1978 по специальности «художник-оформитель» (педагог Г. Анциферов) и Красноярский государственный художественный институт в 1955 по специальности «интерьер и оборудование“ (педагог Е. Смирнова). Обучался в Центральной учебно-экспериментальной студии Союза художников СССР в 1989 (педагог М. Коник) и Международной летней академии художеств в Зальцбурге в 2001 (педагоги И. Кабаков и Б. Гройс).
С 1989 по 1994 годы преподавал композицию и мастерство в Иркутском художественном училище.
С 1991 года – член Союза художников России, с 1998 года – член Союза дизайнеров России.
С 1991 по 1994 — председатель правления Иркутской организации Союза художников России. Участвовал в ряде выставок — в Москве, Париже, Берлине, Сеуле, Штутгарте. Удостоен первой премии на конкурсе проектов мемориальной часовни на месте авиакатастрофы в поселке Мамоны. Лауреат второй премии конкурса проекта памятного знака Иркутска в парке Канадзаве (Япония).
С 1998 преподает на кафедре архитектурного проектирования Иркутского государственного технического университета.
Творчество С.Н. Элояна
Художник Сергей Элоян как раз не пытается выглядеть одиноким творцом. Открыто, даже как-то простодушно в его работах выставлены напоказ прототипы и аналоги. Раздельный мазок, почти растр – от пуантилистов. Плоскостная композиция и бестелесные фигуры – от Феофана Грека. Поэтизированная повседневность – от «суровых» семидесятников прошлого века. Детский, любопытно-доверчивый взгляд – от Таможенника Руссо и Нико Пиросмани. Художник смешивает все эти совершенно разнородные элементы в невообразимый винегрет: а что, разве нельзя?
Оказывается, можно. Если смотреть на сегодняшний день сквозь три тысячи лет.
В советские времена было такое речевое клише: от имени того-то и того-то и от себя лично. Вот художник говорит со зрителем не только от себя лично, а и от имени тридцати веков. И сквозь эту прозрачную толщу ему видно, что нет ничего важнее игры в песок. Велики были города Лагаш, и Ур халдейский, и Вавилон, город крепкий – и все засыпало песком. Мелкий, как песчинки, мазок Сергея Элояна создает ощущение чудовищной трудоемкости: кажется, художник должен писать каждую картину десятилетиями. А куда ему спешить? Что такое десять лет в сравнении с тремя тысячами?
И тихое сияние красок – совсем неярких, пастельных, разбеленных. Нежное их звучание приобретает силу только в сочетаниях – синего с красным, красного с зеленым, желтым… Были бы краски чуть темнее, ярче – резало бы глаза. Но промытые, чуть выцветшие тона как сон или воспоминание. Не зря же так много спящих фигур в картинах: в пустыне – Иоанн Креститель, в лодке – рыбак, в небе – космонавты и ангелы. День сегодняшний приснился кому-то тысячу лет назад, или прошлое привиделось нам, сегодняшним, – без гнева, без страха. Что нам злоба любого дня в масштабе тысячелетий?
Плоскостная композиция и фигуры как из бумаги вырезанные. Не нужна пространственная глубина художнику, у него другие глубины. И полное пренебрежение анатомией – это все не иконописцы придумали. Все уже было много веков назад, как мозаики были раньше пуантилистов. Вдруг понимаешь, что эта вот ходячая горсть праха получает форму только своей одухотворенностью. Если душа повернута к небу, то и голова туда же, а как иначе? При чем тут шейный отдел позвоночника? Крошечные руки у людей и ангелов: не руками, а мыслями и душой преобразуется мир и люди в нем.
Медитативный покой и сосредоточенность в фигурах людей и животных, даже в движении. Короткие, слабые и хаотичные диагонали, мощные и властные горизонтально-вертикальные конструкции, – но статичность преодолевается мелкой множественной динамикой мазка. Нет четких локальных цветовых акцентов. Взгляду трудно остановиться, поверхность картины плывет в неспешном, непрерывном потоке, как текучая вода. Как река течет в своих берегах, а присмотришься – и берега текут, и вся эта реальность плывет, и неизменно только движение.
Пространство, в котором живет художник, устроено очень странно. Чтобы двигаться вперед, в нем порой надо отправиться назад. Оттуда, из ветхозаветной перспективы, становятся видны наивные истины и детские открытия. В небе, оказывается, горят звезды. Раковина чудесным образом шумит прибоем. Камушки, простые серые камушки на самом деле живые и шевелятся нежной радугой. А если посмотреть вверх, то станут видны ангелы с дудочками. За тысячи лет ничего более удивительного и важного люди так и не открыли.
В картине «Слепые музыканты и мальчик-поводырь» за мальчиком идут трое мужчин – молодой, средних лет и седобородый. Все трое очень похожи лицом на автопортрет. Может быть, это признание? Молодость грохочет в барабаны, зрелость трубит в медные трубы, старость наигрывает на скрипке. Но путь видит только ребенок с лицом, запрокинутым к небу.
Армянский циранапох звучит, как ни странно, во многих голливудских фильмах. Причем в самом широком диапазоне – от «Последнего искушения Христа» Скорсезе до какой-нибудь «Зенны – королевы воинов». Творческий метод Сергея Элояна, его способ видеть мир глазами тысячелетнего ребенка, – вполне прикладной. Станковая картина, лишенная прагматического предназначения, показывает метод в чистом виде. Но есть еще и книжная графика, и дизайнерские проекты, построенные тем же методом. И тоже проникновенные, ясные, несуетные. Единственное, чего до сих пор нет, и непонятно почему, – нет учеников и последователей. Ярких, своеобразных, каждый со своим, но внутри общего. А ведь могли бы и быть. Метод настолько широк и глубок, что места в нем хватило бы на множество индивидуальных талантов. Таких, знаете, разнообразных – с трубами, с барабанами и скрипочками, или даже с компьютерными синтезаторами. А впереди чтобы – ребенок с дудочкой. И лицом к небу.